Явился паук - Страница 75

— Что, к чертовой матери, вам нужно? — вдруг заорал Чакли. — Как вы смеете сюда мне звонить? Я уволился из Службы, пытаюсь забыть все, что со мной произошло. Оставьте меня в покое! Держитесь подальше от меня и моей семьи!

— Простите за беспокойство, но… — начал было я, однако собеседник немедля перебил:

— Отвяжитесь! Отвяжитесь — и все! Не лезьте в мою жизнь!

Ведя этот эмоциональный разговор, я вспоминал внешность Чарльза Чакли. Я видел его сразу после похищения. Ему лишь пятьдесят один, но выглядел он на все шестьдесят: жирное брюхо — от неумеренной любви к пиву, остатки жидких волос на голом черепе, полные печали глаза. Чакли — живой пример того, какой вред причиняет Работа, если ей это позволить.

— К несчастью, я еще занимаюсь парой убийств, — пояснил я в надежде на его понимание, — подозревают Гэри Сонеджи-Мерфи. Он тогда вернулся, чтобы убить учительницу, Вивиан Ким.

— Вы же обещали не беспокоить меня! Почему бы вам не сделать вид, что никогда не звонили? Тогда я сделаю вид, что не брал трубку! Долго еще мы будем ходить вокруг да около?

— Послушайте, я ведь могу вас вызвать повесткой. Вы отлично это знаете. И тогда мы продолжим нашу беседу в Вашингтоне. Или мне наведаться к вам в Темп? Ну что ж, ждите как-нибудь вечерком на барбекю…

— Эй, эй. Кросс! Вы что, рехнулись? Чертово дело закрыто. Оставьте его в покое, да и меня тоже.

Что-то странное звучало в его голосе. Казалось, он сдерживается из последних сил.

— Сегодня я разговаривал с вашим бывшим напарником Дивайном, — сообщил я. Это убедило его продолжить.

— Вот как? Вы разговаривали с Мики Дивайном? Я и сам иногда с ним болтаю.

— Рад за вас обоих. Через минуту оставлю вас в покое, но ответьте на два вопроса.

— Хватит с вас и одного, — грубо отрезал Чакли.

— Не припомните ли вы темного седана последней модели, припаркованного на Соррелл-авеню? Или где-то рядом с домами Голдбергов или Даннов? За неделю или около того перед похищением?

— Да нет же, о Господи, нет, черт возьми! Все записано в наших ежедневных отчетах. Дело о похищении закрыто! И все тут! До свидания, детектив Кросс!

И Чакли повесил трубку.

Весь этот разговор показался мне очень странным. Неизвестный наблюдатель завладел всеми моими помыслами. Это — потерянная нить, слишком важная, чтобы проигнорировать ее. Нужно поговорить с Джеззи о Майке Дивайне и Чарли Чакли, об их ежедневных отчетах. Тут дело нечисто: они явно что-то утаивают.

Глава 72

Весь день мы с Джеззи пробыли в ее домике на озере. Ей нужно было выговориться, поведать о том, как она переменилась, что узнала о самой себе в дни своего добровольного одиночества. И здесь, в Непонятно Где, произошли два очень странных события…

В пять утра мы выехали из Вашингтона и к половине девятого добрались до озера. Было уже третье декабря, но погода напоминала октябрьскую: воздух прогрелся до семидесяти градусов (по Фаренгейту), с гор поддувал освежающий ветерок. Над водой резвились десятки всевозможных птиц. Отпускники давно уехали, так что озеро было в нашем полном распоряжении. Около часа мы гоняли на моторной лодке, ее рев пробуждал ассоциации с автомобильными гонками. Нас было двое в лодке и на всем озере.

По обоюдному согласию мы не стали сразу же обсуждать серьезные проблемы, выкинув временно из головы Дивайна, Чакли и последние теории насчет похищения. Вторая половина дня была посвящена восхитительному путешествию по еловому лесу. Мы побрели вдоль кристально чистого ручья, терявшегося где-то в горах. Джеззи была прелестна без косметики и с развевающимися волосами. На ней были джинсовые шорты и спортивная толстовка с лейблом университета Вирджинии. Ее голубые глаза сочетались с небесной синевой.

— Я уже говорила, что узнала многое о себе, Алекс, — делилась Джеззи в то время, как мы все дальше углублялись в лес. Она говорила по-детски тихо и мягко.

Я внимательно вслушивался в каждое слово, желая узнать о Джеззи все.

— Я расскажу о себе. Именно сейчас, когда я готова к разговору, я скажу тебе, как и почему, и прочее.

Я кивнул.

— Мой отец… Он был неудачник. Он мог бы преуспеть, если б захотел, но он родился в лачуге, и это наложило на него неизгладимый отпечаток. Он постоянно во что-нибудь влипал из-за своего негативного отношения к окружающему его миру. При этом его не волновало, каково приходится мне или матери. Когда ему было уже за сорок, он стал заядлым пьяницей. Так и окончил свои дни — без единого друга и фактически без семьи. Мне кажется, именно поэтому он и наложил на себя руки. Он покончил самоубийством, Алекс! Он сделал это в своей машине. Никакого сердечного приступа не было — это ложь, сочиненная мной для колледжа.

Дальше мы побрели молча. До этого Джеззи лишь раз или два упоминала о своих родителях. Я знал, что они алкоголики, и никогда не подталкивал ее к этим разговорам, в основном потому, что ничем не мог помочь. Я полагал, что она заговорит о них сама, когда сочтет нужным.

— Я не хотела быть неудачницей, как мои родители. А они именно такими себя и видели. Они так и разговаривали. У них всякое самоуважение отсутствовало. Я не могла себе позволить быть такой.

— А кем ты их видела?

— Неудачниками, думаю. — По ее губам скользнула виноватая улыбка — болезненная и честная. — При этом оба были невероятно умны и эрудированны. Они знали все обо всем, прочитали все на свете книги. Умели поддержать разговор на любую тему. Вот ты бывал когда-нибудь в Ирландии?

— Я был однажды в Англии, по полицейским делам. Это единственный случай, когда я посетил Европу. Вообще, у меня нет средств на такие поездки.