Гэри сурово посмотрел на жену — он сердился на нее по-настоящему. Отчасти она сама его подставила — и прекрасно это понимает.
— В этом квартале мои коммерческие успехи в «Атлантик» никудышные, — наконец признался Гэри тоном виноватого школьника. — Верно, Марти?
Марти нахмурился и уставился вниз, на свои новые кожаные ботинки:
— Не совсем так. Твои успехи не никудышные — их просто нет. И ладно бы так, но ведь ты взял тридцать три тысячи авансом. Гэри, ты на красном. Ты в минусе. Ну, все, больше ничего не скажу, потому что потом пожалею. Но я, честно, не знаю, что делать. Мне очень трудно. Мне так жаль, Мисси. Извини меня.
Мисси закрыла лицо руками и начала рыдать. Сначала — тихонько, как бы нехотя, потом все громче и громче. В глазах брата тоже стояли слезы.
— Прости, сестренка. Вот этого-то я и не хотел.
Он протянул руку, чтобы утешить ее, но Мисси отпрянула:
— Ничего, все в порядке.
Она уставилась на Гэри покрасневшими от слез глазами, которые казались маленькими и темными:
— Где же ты болтался все эти месяцы, Гэри? Чем занимался? Ох, Гэри, Гэри, иногда мне кажется, что я совсем тебя не знаю. Ну, объясни, в чем дело, Гэри. Скажи хоть что-нибудь!
Гэри долго молчал, продумывая свою реакцию и наконец с выражением произнес:
— Мисси, я так люблю тебя. Я люблю тебя и Рони больше жизни.
Гэри лгал, но это была нужная, подходящая, красивая ложь. Отлично сказано, отлично сыграно. А уж чего ему на самом деле хотелось — так это рассмеяться им в мерзкие рожи. Вот бы убить их всех — просто ударами кулака, как пробивают билетики в компостере. Бум! Бум! Бум! В Уилмингтоне настало время убийств! Гениальный План снова в действии!
Тут в гостиную вбежала Рони, сжимая в руке новую кассету для видео. На лице — дурацкая улыбка, ну точь-в-точь — Надувная Голова.
— Смотри, что мне привез дядя Марти!
Гэри обеими руками сжал голову — его мозг пронизал внутренний вопль: «ХОЧУ БЫТЬ КЕМ-НИБУДЬ!»
Между тем жизнь в Саут-Исте текла своим чередом. Мы с Сэмпсоном вернулись к расследованию убийств Тернера и Сандерсов. Естественно, за истекший период эти дела не сдвинулись с мертвой точки — они никого не волновали.
В воскресенье 10 января до меня наконец дошло, что пора отдохнуть денечек. Со времени похищения я впервые взял выходной. В итоге до десяти утра провалялся в постели, жалея себя и страдая от головной боли (результат вчерашней попойки с Сэмпсоном) и разных бесполезных мыслей.
Я мучительно тосковал по тем славным временам, когда мы с Марией залеживались по утрам допоздна. Еще я злился, что стал козлом отпущения из-за происшествий в Саут-Исте, а главное, чувствовал себя последним дерьмом из-за того, что не сумел помочь Мэгги Роуз. С самого начала она ассоциировалась у меня с собственными детьми, и когда я думал о том, что девочка, возможно, уже мертва, мой желудок непроизвольно сжимался — а это здорово неприятно, особенно с похмелья.
Я подумывал, не проваляться ли в постели эдак часиков до шести вечера. Отдохнуть на полную катушку — я это заслужил. Мне совсем не хотелось лицезреть бабулю Нана и выслушивать ее мнение по поводу вчерашнего загула. В то утро я даже детей своих не хотел видеть.
Мысли мои все время возвращались к Марии. В той, другой, счастливой жизни мы с ней и с детьми проводили воскресенья вместе. Мы валялись до полудня в постели, потом нарядно одевались и гордо выплывали куда-нибудь позавтракать. Мы с ней почти все делали вместе, старались как можно раньше вернуться с работы. Она помогла мне залечить душевные раны, когда рухнула моя карьера практикующего психолога. Она умудрилась привести меня в чувство после двух лет бесконечных попоек в компании Сэмпсона и нескольких холостяков, включая лихих ребят из баскетбольной команды.
Я очень ценил способность Марии восстанавливать мое душевное здоровье. Может, так продолжалось бы и дальше, а может, мы бы уже разошлись к этому времени — кто знает? У нас не было возможности проверить.
Она занималась благотворительностью. Однажды вечером не пришла домой. Наконец мне позвонили, и я помчался в больницу. В нее стреляли и она в тяжелом состоянии — вот и все, что я знал. Я прибыл в начале девятого. Знакомый патрульный усадил меня на стул и сказал, что ее привезли уже мертвой. Стреляли из проезжавшей мимо машины — непонятно кто и зачем. Мы даже не попрощались — вот так, без подготовки, без предупреждения, без объяснения…
Я физически ощущал боль от потери — как будто стальной прут пронзил меня от середины груди до самого лба. Я думал о Марии постоянно — ночью и днем. Лишь сейчас, три года спустя, я начал понемногу забывать, точнее, учился забывать.
Итак, я мирно и расслабленно возлежал под одеялом, как вдруг в комнате оказался Деймон:
— Эй, пап! Пап, ты спишь?
— Ну, что там стряслось? У нас что, привидение перед входной дверью? — Как я потом ругал себя за эти слова!
— К тебе пришли, пап! — возвестил Деймон, задыхаясь от волнения. — Тебя хотят видеть!
— И кто же? Граф из «Улицы Сезам»? Говори точнее! Не журналист? Если это очередной борзописец…
— Она говорит, что ее зовут Джезма. Настоящая леди, пап!
От изумления я сел на постели, но мне стало так плохо, что пришлось снова лечь.
— Скажи, сейчас приду.
Деймон убежал, а я призадумался, как мне удастся выполнить обещание.
Когда я осторожно начал спуск по лестнице, Джеззи Фланаган все еще стояла в прихожей вместе с Джанель и Деймоном. Джанель стеснялась, но все-таки уже сильно продвинулась в овладении новой обязанностью — отвечать на звонки в дверь. Раньше она испытывала болезненную робость по отношению ко всем незнакомым людям. Чтобы помочь ей справиться с собой, мы с бабулей обязали детей днем открывать приходящим дверь.